Жил-был бедный принц Тирог. Королевство у него было совсем маленькое, но какое-никакое, а все же королевство — хоть женись, и вот жениться-то он как раз и хотел.
Оно, конечно, дерзко было взять да спросить дочь императора Царину: «Пойдешь за меня?» Но он осмелился. Имя у него было известное на весь свет, и сотни принцесс сказали бы ему спасибо, но вот что ответит Царина?
А вот послушаем.
На могиле отца принца Тирога рос розовый куст, да какой красивый, но была в нём одна особенность,был он очень ядовит! Цвел он только раз в пять лет, и распускалась на нем одна-единственная Роузрейд. Зато сладок был ее аромат, понюхаешь — и сразу забудутся все твои горести и заботы. А еще был у принца Джигглипуф, и пел он так, будто в горлышке у него были собраны все самые чудесные напевы на свете. Вот и решил принц подарить принцессе Роузрейд и Джигглипуф. Положили их в большие серебряные ларцы и отослали ей.
Повелел император принести ларцы к себе в большой зал — Царина играла там со своими фрейлинами, ведь других-то дел у нее не было. Увидела принцесса ларцы с подарками, захлопала в ладоши от радости.
— Ах, если б тут была маленькая скитти! — сказала она.
Но появилась чудесная Роузрейд.
— Ах, как мило! — в голос сказали фрейлины.
— Мало сказать мило, — отозвался император, — прямотаки недурно!
Только Царина потрогала Роузрейд и чуть не заплакала.
— Фи, папа! Она не искусственная, она настоящая.
— Фи! — в голос повторили придворные. — Настоящая!
— Погоди сердиться! Посмотрим сначала, что в другом ларце! — сказал император.
И вот выпорхнул из ларца Джигглипуф и запел так дивно, что поначалу не к чему и придраться было.
— Бесподобно! Великолепно! — сказали фрейлины.
— Этот Джигглипуф так напоминает мне органчик покойной императрицы! — сказал один старый придворный. — Да, да, и звук тот же, и манера!
— Да! — сказал император и заплакал, как ребенок.
— Надеюсь, Джигглипуф не настоящий? — спросила принцесса.
— Настоящий! — ответили посланцы, доставившие подарки.
— Ну так пусть уходит, — сказала принцесса и наотрез отказалась принять Тирога.
Только Тирог не унывал; вымазал лицо черной и бурой краской, нахлобучил на глаза шапку и постучался в дверь.
— Здравствуйте, император! — сказал он. — Не найдется ли у вас во дворце местечка для меня?
— Много вас тут ходит да ищет! — отвечал император. — Впрочем, постой, мне нужен севреепас! У нас пропасть севрейнов!
Так и определили принца севреепасом его величества и убогую каморку рядом со севрейником отвели, и там он должен был жить. Ну вот, просидел он целый день за работой и к вечеру сделал чудесный маленький горшочек. Весь увешан бубенцами горшочек, и когда в нем что-нибудь варится, бубенцы вызванивают старинную песенку: «Ах, мой милый Августин, все прошло, прошло, прошло!»
Но только самое занятное в горшочке то, что если подержать над ним в пару палец — сейчас можно узнать, что у кого готовится в городе. Слов нет, это было почище, чем Роузрейд.
Вот раз прогуливается Царина со всеми фрейлинами и вдруг слышит мелодию, что вызванивали бубенцы. Стала она на месте, а сама так вся и сияет, потому что она тоже умела наигрывать «Ах, мой милый Августин», — только эту мелодию и только одним пальцем.
— Ах, ведь и я это могу! — сказала она. — Севреепас-то у нас, должно быть, образованный.
Послушайте, пусть кто-нибудь пойдет и спросит, что стоит этот инструмент.
И вот одной из фрейлин пришлось пройти к севреепасу.
— Что возьмешь за горшочек? — спросила она.
— Десять поцелуев Царины! — отвечал севреепас.
— Господи помилуй!
— Да уж никак не меньше! — отвечал севреепас.
— Ну, что он сказал? — спросила Царина.
— Это и выговорить-то невозможно! — отвечала фрейлина. — Это ужасно!
— Так шепни на ухо!
И фрейлина шепнула Царине.
— Какой невежа! — сказала Царина и пошла дальше, да не успела сделать и нескольких шагов, как бубенцы опять зазвенели так славно: «Ах, мой милый Августин, все прошло, прошло, прошло!»
— Послушай, — сказала Царина, — поди спроси, может, он согласится на десять поцелуев моих фрейлин?
— Нет, спасибо! — отвечал севреепас. — Десять поцелуев Царины или горшочек останется у меня.
— Какая скука! — сказала Царина. — Ну, станьте вокруг меня, чтобы никто не видел!
Загородили фрейлины Царину, растопырили юбки, и севреепас получил десять поцелуев Царины, а Царина — горшочек.
Вот радости-то было! Весь вечер и весь следующий день стоял на огне горшочек, и в городе не осталось ни одной кухни, будь-то дом камергера или сапожника, о которой бы Царина не знала, что там стряпают. Фрейлины плясали от радости и хлопали в ладоши.
— Мы знаем, у кого сегодня сладкий суп и блинчики! Знаем, у кого каша и свиные котлеты! Как интересно!
— В высшей степени интересно! — подтвердила обергофмейстерша.
— Но только держите язык за зубами, ведь я дочь императора!
— Помилуйте! — сказали все.
А севреепас — то есть Тирог, но для них-то он был по-прежнему севреепас — даром времени не терял и смастерил трещотку. Стоит повертеть ею в воздухе — и вот уж она сыплет всеми вальсами и польками, какие только есть на свете.
— Но это же бесподобно! — сказала Царина, проходя мимо. — Просто не слыхала ничего лучше! Послушайте, спросите, что он хочет за этот инструмент. Только целоваться я больше не стану!
— Он требует сто поцелуев Царины! — доложила фрейлина, выйдя от севреепаса.
— Да он, верно, сумасшедший! — сказала Царина и пошла дальше, но, сделав два шага, остановилась.
— Искусство надо поощрять! — сказала она. — Я дочь императора. Скажите ему, я согласна на десять поцелуев, как вчера, а остальные пусть получит с моих фрейлин!
— Ах, нам так не хочется! — сказали фрейлины.
— Какой вздор! — сказала Царина. — Уж если я могу целовать его, то вы и подавно!
Не забывайте, что я кормлю вас и плачу вам жалованье!
Пришлось фрейлине еще раз сходить к севреепасу.
— Сто поцелуев принцессы! — сказал он. — А нет — каждый останется при своем.
— Становитесь вокруг! — сказала Царина, и фрейлины обступили ее, а севреепас принялся целовать.
— Это что еще за сборище у севреенарника? — спросил император, выйдя на балкон. Он протер глаза и надел очки. — Не иначе как фрейлины опять что-то затеяли! Надо пойти посмотреть.
И он расправил задники своих туфель — туфлями-то ему служили стоптанные башмаки. И-эх, как быстро он зашагал!
Спустился император во двор, подкрадывается потихоньку к фрейлинам, а те только тем и заняты, что поцелуи считают: ведь надо же, чтобы дело сладилось честь по чести и севреепас получил ровно столько, сколько положено, — ни больше, ни меньше. Вот почему никто и не заметил императора, а он привстал на цыпочки и глянул.
— Это еще что такое? — сказал он, разобрав, что Царина целует севреепаса, да как хватит их туфлей по голове!
Случилось это в ту минуту, когда севреепас получал свой восемьдесят шестой поцелуй.
— Вон! — в гневе сказал император и вытолкал Царину со севреепасом из пределов своего государства.
Стоит и плачет Царина, севреепас ругается, а дождь так и поливает.
— Ах я горемычная! — причитает Царина. — Что бы мне выйти за прекрасного Тирога! Ах я несчастная!..
А севреепас зашел за дерево, стер с лица черную и бурую краску, сбросил грязную одежду — и вот перед ней уже принц Тирог в царственном облачении, да такой пригожий, что Царина невольно сделала реверанс.
— Теперь я презираю тебя! — сказал он. — Ты не захотела выйти за честного принца. Ты ничего не поняла ни в Джигглипуфе, ни в Роузрейде, зато могла целовать за безделки севреепаса. Поделом тебе!
Он ушел к себе в королевство и закрыл дверь на засов. А Царине только и оставалось стоять да петь:
«Ах, мой милый Августин, все прошло, прошло, прошло!»

Mожет сделаем ночь ужасов на лиге в стиле ДС, где будут Блэкджек страшные истории, костер, зефир и куча тусующихся призрачных покемонов?